Неточные совпадения
—
Пора идти.
Нелепый город, точно его черт палкой помешал. И все в нем рычит: я те не Европа! Однако дома строят по-европейски, все эдакие вольные и уродливые переводы с венского на московский. Обок с одним таким уродищем притулился, нагнулся в улицу серенький курятничек в три окна, а над воротами — вывеска: кто-то «предсказывает будущее от пяти часов до восьми», — больше, видно, не может, фантазии не хватает. Будущее! — Кутузов широко усмехнулся...
В силу кокетливой страсти de l'approbativité [желания нравиться (фр.).] я старался нравиться направо и налево, без разбора кому, натягивал симпатии, дружился по десяти словам, сближался больше, чем нужно, сознавал свою ошибку через месяц или два, молчал из деликатности и таскал скучную цепь неистинных отношений до тех
пор, пока она не обрывалась
нелепой ссорой, в которой меня же обвиняли в капризной нетерпимости, в неблагодарности, в непостоянстве.
Из всей комедии ясно, что Гордей Карпыч стал таким грубым, страшным и
нелепым не с тех
пор только, как съездил в Москву и перенял новую моду.
Но все-таки черт бы побрал весь сегодняшний идиотский день, и этого двусмысленного резонера-репортера Платонова, и его собственный, Лихонина,
нелепый рыцарский
порыв!
После я узнал, что Параше и другим с этих
пор строго запретили сообщать мне
нелепые толки, ходившие в народе.
— А счастье… Что же? Ведь желания — мучительны, не так ли? И ясно: счастье — когда нет уже никаких желаний, нет ни одного… Какая ошибка, какой
нелепый предрассудок, что мы до сих
пор перед счастьем — ставили знак плюс, перед абсолютным счастьем — конечно, минус — божественный минус.
Я вскочил, не дожидаясь звонка, и забегал по комнате. Моя математика — до сих
пор единственный прочный и незыблемый остров во всей моей свихнувшейся жизни — тоже оторвалась, поплыла, закружилась. Что же, значит, эта
нелепая «душа» — так же реальна, как моя юнифа, как мои сапоги — хотя я их и не вижу сейчас (они за зеркальной дверью шкафа)? И если сапоги не болезнь — почему же «душа» болезнь?
Правда, Александров тут же ловил себя с раскаянием на дурных и грубых мыслях. Но он уже давно знал, какие злые,
нелепые, уродливые, бесстыдные, позорные мысли и образы теснятся
порою в уме человека против его воли.
— Спасибо, Жданов. Ведь это просто невероятно, в каком я до сих
пор был
нелепом заблуждении. Теперь мне сразу точно катаракт с обоих глаз сняли. Все заново увидел благодаря волшебнику Прибилю (имя же его будет для меня всегда священно и чтимо).
Вся эта ночь с своими почти
нелепыми событиями и с страшною «развязкой» наутро мерещится мне до сих
пор как безобразный, кошмарный сон и составляет — для меня по крайней мере — самую тяжелую часть моей хроники.
Был тут еще какой-то
нелепый юноша, прозванный Кувалдой Метеором. Однажды он явился ночевать и с той
поры остался среди этих людей, к их удивлению. Сначала его не замечали — днем он, как и все, уходил изыскивать пропитание, но вечером постоянно торчал около этой дружной компании, и наконец ротмистр заметил его.
Говорили, будто ко дворцу со стороны Петропавловской крепости плыл какой-то необыкновенный пловец, в которого один из стоявших у дворца часовых выстрелил и пловца ранил, а проходивший инвалидный офицер бросился в воду и спас его, за что и получили: один — должную награду, а другой — заслуженное наказание.
Нелепый слух этот дошел и до подворья, где в ту
пору жил осторожный и неравнодушный к «светским событиям» владыко, благосклонно благоволивший к набожному московскому семейству Свиньиных.
Тогда он изводил себя на бесплодное умничанье. Что ж? Тот лицеистик, который назвал его в лицо сыну"заговорщиком", un conspirateur — прав. Но каким он был, в сущности, заговорщиком? Самым жалким! Ведь он просидел в деревне более десятка лет в унизительной роли, которая одной восторженной Антонине Сергеевне представлялась мученичеством. И не возьмись он за ум, до сих
пор тянулось бы
нелепое прозябание в усадьбе, когда каждая жилка в нем трепещет потребностью быть на виду.
И кончилось тем, что я начал хохотать, как все, — помню до сих
пор тот конвульсивный,
нелепый, идиотский смех, который раздирал мне рот, как удила пасть лошади.